Темноглазый ребёнок подпольных цветов
Он молодой, амбициозный и преуспевающий журналист. Скептик и практик. Сейчас он злился, сидя перед монитором. «Они совсем ума лишились. То пиши про Лох-Несс, то про Бросно. А теперь… Нет, ну надо же такое! Взрослые люди, а верят во всякую чушь!»
- Милый, о чём задумался? – прозвучал за спиной нежный голосок. Его передёрнуло. Это глупая болтушка уже давно его раздражала, но он всё никак не мог ей об этом сказать. Она раздражала его всем: манерами, словами, поступками и глупостью. Вот вчера, например, она припёрла откуда-то старую потрёпанную книгу, которой на вид было лет 300, а может и больше. Сегодня она купила свечи и ещё где-то сподобилась достать ладан.
И вот теперь он слышал из кухни невнятное бормотание: «Fora consumatio est ramus-malin-rite-confedo-saluero». Он потянулся, встал и прошёл в кухню. Зрелище представшее его взгляду ошеломило его. Он сделал несколько шагов вперёд, не заметив, что перешагнул границу начерченного на полу круга и упал. Перед его глазами всё поплыло. Он видел войско, мчавшееся ему навстречу с пиками наперевес. Он слышал крик и не сознавал, что кричит он сам. Он видел танец теней и слышал жуткий смех, не понимая, что это смех исторгает он сам. Он видел, как эти тени входят его плоть. Он чувствовал, как они вгрызаются в его сердце. Его трясло в конвульсиях. Он видел себя, горящим на костре. А сотни людей кричали: «Гори, Сатана! Гореть тебе и здесь, и в аду!» Он слышал голос. Чужой, скрипучий голос, который говорил ему, что вот теперь-то он точно будет принадлежать ему. Он видел, как душа отделилась от тела. Но он не мог её так отпустить. И он кричал, плакал, смеялся и трясся.
«Valeam de zazoeo Attila alleluia». И всё прекратилось. Он сидел на полу в кухне. Полностью поседевший, молодой, амбициозный, преуспевающий журналист.
- Милый, о чём задумался? – прозвучал за спиной нежный голосок. Его передёрнуло. Это глупая болтушка уже давно его раздражала, но он всё никак не мог ей об этом сказать. Она раздражала его всем: манерами, словами, поступками и глупостью. Вот вчера, например, она припёрла откуда-то старую потрёпанную книгу, которой на вид было лет 300, а может и больше. Сегодня она купила свечи и ещё где-то сподобилась достать ладан.
И вот теперь он слышал из кухни невнятное бормотание: «Fora consumatio est ramus-malin-rite-confedo-saluero». Он потянулся, встал и прошёл в кухню. Зрелище представшее его взгляду ошеломило его. Он сделал несколько шагов вперёд, не заметив, что перешагнул границу начерченного на полу круга и упал. Перед его глазами всё поплыло. Он видел войско, мчавшееся ему навстречу с пиками наперевес. Он слышал крик и не сознавал, что кричит он сам. Он видел танец теней и слышал жуткий смех, не понимая, что это смех исторгает он сам. Он видел, как эти тени входят его плоть. Он чувствовал, как они вгрызаются в его сердце. Его трясло в конвульсиях. Он видел себя, горящим на костре. А сотни людей кричали: «Гори, Сатана! Гореть тебе и здесь, и в аду!» Он слышал голос. Чужой, скрипучий голос, который говорил ему, что вот теперь-то он точно будет принадлежать ему. Он видел, как душа отделилась от тела. Но он не мог её так отпустить. И он кричал, плакал, смеялся и трясся.
«Valeam de zazoeo Attila alleluia». И всё прекратилось. Он сидел на полу в кухне. Полностью поседевший, молодой, амбициозный, преуспевающий журналист.